Харриет стояла посреди сарая, тяжело дыша, опустив голову на грудь — «я себя не прощу, если они пропали», — когда в дверь просунулась голова Хилли.

— Харриет! — произнес он страшным шепотом. — Нам надо срочно забрать велосипеды!

— Что? — Харриет недоуменно вскинула голову.

— Мы же их там оставили, забыла? Папа заметил, что моего нет, мне надо его срочно привезти.

Харриет попыталась сконцентрироваться на проблеме велосипедов, но в голове у нее крутились только потерянные перчатки.

— Я потом схожу, — сказала она.

— Нет! Нет! Сейчас! Я один туда не пойду!

— Ну ладно, подожди немного, мне надо…

Хилли издал скорбный вопль:

— Нет, надо сейчас же идти!

— Ну ладно, только заткнись, хорошо? Я помою руки и пойдем. А ты пока сложи тут все обратно, о'кей?

— Что, все это надо сложить? — недовольно спросил Хилли, оглядывая кучу мусора на полу.

— Помнишь красные рукавички, что были у меня когда-то? Они всегда лежали вот тут, в этом ведре.

Хилли посмотрел на нее так, будто она сошла с ума.

— Ну, мои садовые перчатки, помнишь? Красные матерчатые, с такими резиновыми пупырышками.

— Харриет, я говорю серьезно. Велики так и лежат под ивой — их ведь могут украсть.

— Ладно, иду. Если увидишь их тут случайно, скажи мне, хорошо?

Харриет побежала в огород, прихватила коробку с овощами и понесла на кухню. Но Иды на кухне не было — Харриет нашла ее в гостиной, Ида сидела в своем любимом кресле, широко расставив ноги и спрятав лицо в ладонях.

— Идочка! — прошептала Харриет.

Ида тяжело повернула голову. Глаза ее были совсем красные.

— Я… я тебе что-то принесла… — Харриет положила коробку к Идиным ногам.

Ида несколько секунд смотрела на овощи.

— Что я буду делать? — спросила она. — Куда я пойду?

— Ты можешь забрать их домой, если хочешь, — предложила Харриет. Она подняла баклажан и показала Иде.

— Твоя мама говорит, что я плохо делаю свою работу. А как я могу ее делать хорошо, если она не дает ничего выбрасывать? Все эти газеты складывает до потолка. — Ида вытерла глаза уголком передника. — Она мне платит двадцать долларов в неделю. Это что, много? Одеон у мисс Либби получает тридцать пять, а там и делать-то нечего, не то что здесь, да с двумя детьми в придачу.

Харриет умирала от желания обнять Иду, прижаться к ней, спрятать голову на ее груди, разреветься в голос, но что-то в Идиной позе удерживало ее на расстоянии.

— Твоя мамочка говорит, что вы теперь большие, не надо за вами все время ходить. Вы обе цельный день в школе, а после школы сами можете о себе позаботиться.

Идины глаза, красные, заплаканные, встретились с круглыми, испуганными глазами Харриет, и некоторое время девочка и домработница пристально смотрели друг на друга. Харриет никогда не забудет этот момент. Потом Ида отвернулась.

— Да что говорить, — горько пробормотала она, — так оно и есть! Алисон уже скоро и школу закончит, а ты — ты сама по себе, тебе никто особо не нужен и Ида не нужна.

— Нет, нужна, нужна!

— Нет, не нужна, и твоя мать тоже так считает.

Харриет бросилась наверх в комнату матери и вбежала к ней не постучав. Мать неподвижно сидела на постели, а рядом на коленях стояла Алисон и плакала, уткнувшись головой в покрывало. Когда Харриет вошла, Алисон подняла голову и взглянула на нее с таким отчаянием во взгляде, что Харриет даже опешила.

— Что, и ты туда же? — сонно спросила мать. — Оставьте меня в покое, девочки, я хочу прилечь на минутку…

— Ты не можешь уволить Иду!

— Я тоже люблю Иду, девочки, но бесплатно она работать не хочет, а повысить ей жалованье я не могу.

Это были слова отца, Харриет даже представила его механический голос и бесстрастное лицо.

— Ты не можешь уволить ее! — повторила она, повышая голос.

— Твой отец говорит…

— Плевать на то, что он говорит. Он ведь не живет здесь!

— Вам придется самим поговорить с ней. Ида согласна, что в нашем маленьком хозяйстве надо что-то менять, так больше продолжаться не может.

— А зачем ты сказала ей, что я на нее донесла? — глухо спросила Харриет.

— Мы поговорим об этом позже. — Шарлот закинула ноги на кровать и легла.

— Нет! Поговорим сейчас!

— Не волнуйся, Харриет, — сказала мать и закрыла глаза. — Алисон, прекрати плакать, я этого не выношу. — Голос ее постепенно слабел. — Не волнуйтесь, девочки, все образуется. Я вам обещаю.

Больше всего Харриет хотелось заорать, затопать, что-нибудь разбить. В бессильном гневе она уставилась на безмятежное лицо матери — ее грудь тихо, мирно поднималась и так же тихо опускалась. Над верхней губой блестели капельки пота, коралловая помада собралась в крошечные морщинки вокруг рта, веки припухли, под глазами темнели два глубоких полукруга.

Харриет сбежала вниз, со злостью хлопая кулаком по перилам. Ида все так же сидела в кресле, и Харриет замерла на пороге и с тоской посмотрела на грузную фигуру, которая столько лет была основой ее жизни, — она была такой живой, реальной, настоящей. Повинуясь импульсу, Харриет бросилась к ней, но тут Ида обернулась и буквально пригвоздила ее к месту тяжелым взглядом. Щеки ее были мокрыми от слез. Под этим взглядом Харриет со жгучим стыдом опустила голову, повернулась и вышла из кухни, чувствуя, как любимые черные глаза пробуравливают две дырки у нее в спине.

— Что у тебя случилось? — спросил Хилли, увидев растерянную, оцепеневшую Харриет. Он хотел обругать ее за то, что она заставила его так долго ждать, но выражение тихого отчаяния на ее лице не на шутку испугало его.

— Мама хочет уволить Иду.

— Черт, это неприятно, — согласился Хилли.

Харриет опустила глаза и посмотрела на свои ноги, стараясь вспомнить, какие выражения принимало ее лицо, когда все было нормально.

— Давай сходим за велосипедами потом, — сказала она, проверяя, слушается ли ее голос.

— Нет! Отец и так меня убьет…

— Так скажи ему, что оставил велик у меня во дворе.

— Нет! Как ты не понимаешь, нельзя их там оставлять — кто-нибудь украдет… Ты обещала мне, — в отчаянии воскликнул Хилли. — Я там убрал в сарае, все сложил на место…

— Ну хорошо, только и ты пообещай мне…

— Харриет, пожалуйста, нам надо спешить.

— Пообещай мне, что сходишь со мной туда опять сегодня вечером. Чтобы забрать корзину.

— Где ты собираешься ее прятать? — Хилли остановился как вкопанный и испуганно взглянул на подругу. — У меня дома нельзя.

Харриет подняла руки и показала ему — пальцы не были скрещены.

— Ладно, — сказал Хилли и тоже поднял руки. Это был их условный сигнал, более священный, чем любая клятва. Он повернулся и побежал через двор на улицу, зная, что Харриет бежит следом.

Хилли и Харриет стояли, наполовину скрытые кустами, и внимательно наблюдали за домом мормонов. В доме было тихо — казалось, что там никого нет. На газоне под ивой поблескивала на солнце хромированная рама велосипеда. Около соседнего дома стояла припаркованная машина миссис Дорьер. Каждый вторник этот белый седан останавливался около дверей Либби и из него выходила миссис Дорьер в своей голубой медицинской униформе: она приезжала измерить Либби давление. Высокая, худая миссис Дорьер крепко затягивала жгут вокруг тоненькой птичьей ручки Либби и следила за биением ее сердца, поглядывая на большие мужские часы. Либби в это время лежала, откинувшись на высоких подушках с мученическим выражением на лице, прижав руку к груди и глядя в потолок, — она терпеть не могла врачей и все, что связано с медициной.

— Пошли! — Хилли подтолкнул Харриет в бок.

Харриет кивком указала ему на седан.

— Медсестра здесь, — прошептала она. — Подождем, когда уедет.

Какое-то время они постояли, спрятавшись за толстым платаном.

— Ну? — спросил Хилли. — Чего она там копается?

— Не знаю, — буркнула Харриет. Миссис Дорьер объезжала пациентов по всему округу и никогда не задерживалась у Либби больше чем на пять минут.