Она добежала не останавливаясь до самого дома, ворвалась в холл, захлопнула за собой стеклянную дверь и опустила задвижку. Алисон сидела в гостиной и смотрела телевизор.

— Мама беспокоилась о тебе, — сказала она, — пойди покажись ей. Да, и еще звонил Хилли.

Немного отдышавшись, Харриет начала подниматься по скрипучим ступенькам, как вдруг ее мать как коршун слетела на нее со второго этажа, громко шлепая разношенными домашними тапками.

— Где ты пропадала? Отвечай сию же минуту! — Ее лицо блестело от крема, а поверх ночной рубашки была надета старая сорочка отца. Мать схватила Харриет за плечо и начала трясти, а потом — невероятно! — изо всех сил толкнула ее к стене, так что Харриет ударилась головой о раму одной из висевших на лестнице картин.

Харриет испуганно и озадаченно взглянула на мать.

— А что случилось? — спросила она.

— Ты что, не понимаешь, как я беспокоюсь? — голос матери был высоким и резким. — Я места себе не нахожу! Я чуть с… ума… не… сошла…

— Мама? — Харриет в недоумении провела рукой по лицу. Она что, пьяна? Иногда отец так вел себя, когда напивался.

— Я думала, ты уже мертва. Да как ты смеешь…

— Я была у Тэт. А что произошло?

— Глупости. Говори мне правду. Немедленно!

— Я была у Тэтти, — нетерпеливо повторила Харриет. — Хочешь, позвони ей и спроси.

— Я так и поступлю, первым делом с утра узнаю, не беспокойся. А теперь отвечай — где ты была?

— Ну давай же, — раздраженно выдохнула Харриет. — Позвони Тэтти прямо сейчас!

Шарлот сделала короткий, решительный шаг по направлению к дочери, и Харриет автоматически отступила на две ступеньки вниз. Ее взгляд остановился на портрете матери, выполненном знакомым художником двадцать лет назад: на ее юном лице сияла улыбка, а полные жизни и веселья глаза смотрели на Харриет с сочувствием.

— Почему ты всегда так мучишь меня?

Харриет перевела взгляд на постаревшую копию портрета — одутловатое лицо с расплывшимися чертами, нечесаные поблекшие волосы.

— Почему? — взвизгнула мать. — Почему ты так меня ненавидишь?

Харриет почувствовала, что начинает паниковать. Мать и раньше, бывало, вела себя неадекватно, все путала и расстраивалась из-за пустяков, но чтобы так — никогда. Было только семь часов вечера — обычно она даже не замечала ее отсутствия, хотя Харриет часто заигрывалась до десяти, а то и до одиннадцати.

— Алисон? — резко спросила Харриет сестру, которая стояла у подножия лестницы. — Что это с мамой?

И тут мать ударила ее по лицу. Удар получился не очень сильным, но неожиданным и резким. Харриет схватилась за щеку, слишком изумленная, чтобы заплакать.

— Да что такого я сделала? — вскричала она. — Если ты так волновалась, почему ты не позвонила Халлам?

— Как я могла им позвонить — всех перебудить в такую рань?

Алисон и Харриет обменялись недоуменными взглядами.

Потом Алисон недоверчиво спросила:

— Мама? Что ты хочешь сказать? В какую рань? Сейчас вечер!

Шарлот постояла неподвижно секунду, широко открыв глаза и шевеля губами. Потом бросилась вниз по лестнице, громко шлепая туфлями, распахнула дверь и вышла в сгущающиеся сумерки вечера. Очень медленно, как во сне, она подошла к качалке и опустилась на нее.

— Пресвятая Богородица, — проговорила она, опираясь на подлокотники и наклоняясь вперед. — Вы правы. Я проснулась, посмотрела на часы и подумала, что сейчас шесть утра.

Несколько минут все молчали — напротив, в доме Годфри, готовили барбекю, и запах жареного мяса разносился по всей улице.

Шарлот подняла испуганные глаза на младшую дочь. Ее лицо было неестественно бледным, глаза блестели, зрачки были расширены до непрозрачной черноты, так что цвета глаз было не разобрать.

— Харриет, я думала, тебя не было дома всю ночь… — Шарлот говорила с трудом, с короткими частыми всхлипами и придыханием. — О, деточка моя. Я думала, тебя похитили или убили. О Боже. Мне приснилось… А я тебя еще и ударила. — Она закрыла лицо руками и зарыдала.

— Мама, идем в дом, — тихо сказала Алисон. — Пожалуйста.

— Харриет, подойди ко мне, крошка. Ты сможешь меня простить? Мама совсем сошла с ума, — рыдала Шарлот, уткнувшись в волосы дочери. — Прости меня, детка…

Харриет, крепко прижатая к материнской груди, пыталась высвободиться и при этом не показаться грубой. Однако она уже задыхалась. Где-то над ее головой мать причитала, сморкалась, кашляла и всхлипывала. Розовая ткань ее ночной сорочки с такого близкого расстояния вдруг показалась Харриет непохожей на ткань, а нитки превратились в толстые веревки — удивительный оптический феномен, который ненадолго привлек ее внимание. Харриет попробовала закрыть глаза — моток розовых веревок исчез. Тогда она стала попеременно закрывать то один, то другой глаз, экспериментируя с расстоянием, пока на рубашку вдруг не упала огромная слеза и не окрасила ее в алый цвет.

— Мама, — послышался издалека голос Алисон. — Пойдем в дом, пожалуйста…

Алисон с трудом удалось отлепить Шарлот от младшей дочери, отвести ее в дом и усадить перед телевизором. Она принесла из кухни салфетки и носовые платки, порошки от головной боли, пачку сигарет, пепельницу, ледяной чай в высоком бокале и холодную маску, которую мать накладывала на лицо во время приступов мигрени.

Шарлот безропотно принимала подношения дочери, бормоча как будто про себя: «Что вы подумаете обо мне… какой стыд., я была уверена, что сейчас ночь..» Харриет на всякий случай села от нее подальше. Алисон бросила на мать быстрый взгляд, удостоверилась, что та не смотрит в ее сторону, и одними губами сказала Харриет: «Сегодня день его рождения…»

Харриет моргнула. Ну конечно, как же она могла забыть! Обычно мать тяжелее всего переносила годовщины его смерти — несколько раз ей было так плохо, что приходилось давать сильные наркотики, чтобы хотя бы на несколько дней ее усыпить. Но в этом году все прошло без особых инцидентов. Алисон откашлялась.

— Мама, я наливаю тебе ванну, — сказала она твердым, каким-то взрослым голосом. — Пойдем, я тебя отведу.

Харриет вскочила, чтобы прошмыгнуть наверх, но мать вдруг встрепенулась и быстро, предостерегающим жестом протянула к ней руку.

— Девочки! Мои милые, любимые девочки! — Она постучала ладонью по тахте рядом с собой. Легкий отблеск былой живости промелькнул на ее опухшем от слез лице. — Харриет! Почему же ты мне ничего не сказала, деточка? Как ты провела время у Тэтти? О чем вы с ней говорили?

Харриет молчала. Как всегда, оказавшись под прицелом материнского внимания, она не знала, что говорить.

— Что же ты делала у Тэтти?

— Играла в шахматы, — выпалила Харриет.

Последовало неловкое молчание. Харриет мучительно пыталась придумать что-нибудь веселое, интересное, чтобы загладить короткую резкость своего рассказа, но в голову ей ничего не приходило. Шарлот обняла Алисон за плечи, прижала к себе и заглянула ей в глаза.

— А ты почему не пошла к Тэтти, дочка? — спросила она ласково. — Тебе тоже было бы интересно поиграть в шахматы. Девочки, а вы уже ужинали?

— А сейчас мы представляем фильм недели на Эй-би-си, — вдруг взревел телевизор. — После рекламы оставайтесь с нами!

Харриет воспользовалась паузой, чтобы вскочить и отправиться в свою комнату, но мать пошла следом и остановилась на пороге.

— Ты ненавидишь свою маму, деточка? — спросила она беспомощным голосом, от которого у Харриет сжалось сердце. — Может быть, посмотришь с нами телевизор? Сядем втроем перед телевизором, съедим по мороженому…

— Нет, спасибо, — вежливо сказала Харриет. Она только сейчас поняла, что мать стоит очень близко к мазутному пятну, которое виднелось у ножки кровати, и может его заметить.

— Я… — Мать задохнулась, окинула взглядом спальню и растерянно взглянула на Харриет. — Ты ненавидишь меня… — повторила она.

— Нет, мама, — сказала Харриет, глядя в пол (она терпеть не могла такие мелодраматические сцены). — Я просто не хочу смотреть этот фильм.